Сегодня на работе выдался на редкость тяжелый день: мало того, что я перенервничал, ожидая приезда работников санэпидемстанции, так еще Валентина Григорьевна, наша заведующая, устроила мне разгон за «подпольную» торговлю булочками, при этом пригрозив увольнением. В общем, домой я возвращался, мягко говоря, не в лучшем расположении духа. А тут еще этот оборванец на лестничной клетке: «Дай закурить!» Накопившиеся негативные эмоции жаждали выхода и в сей более или менее подходящий момент, они Ниагарским водопадом выплеснулись на ни в чем неповинного, забившегося в угол бомжа.
- Ты чего мужик ... Не сердись. Я ж только того - а ты уж начал. -пробормотал он, прижимая к себе какой-то газетный сверток.
С силой захлопнув за собой дверь, я в возбуждении прошагал на кухню, налил добрый глоток «Пятизвездной» и вылил сие в свой раздраженный желудок, не закусив и даже не почувствовав вкуса. Отужинав прихваченными с работы котлетками, которые на удивление были вполне съедобными, посмотрев по ящику на Дмитрия Диброва и горе-кандидатов в миллионеры, я блаженно растянулся на диване. Однако что-то мало мне знакомое мешало привычному отдыху. Проанализировав события сегодняшнего дня, я предположил, что помехой явилось не что иное, как чувство вины.
«В самом деле, нехорошо получилось: ни с того, ни с сего человека облаял - прямо как меня Валентина Григорьевна. У него-то, наверное, проблемы посложнее моих будут, так он почему-то на людей не кидается. Может, угостить его чем-нибудь? Как-то не удобно - вдруг обидится. Хотя ... Смешно даже: с оборванцем церемониться! Ладно, если ошибку можно исправить, значит ее нужно исправить, - подумал я и хлебнул для еще болыпей решимости стопочку живителыюго напитка.
Оглядев лестничную площадку, никаких следов пребьгоания на ней жертвы моей агрессии я не обнаружил.
- Мужи-ик! - позвал я. - Мужик, ты здесь?
Внизу что-то шелохнулось, и спустя несколько секунд, прошебуршало вниз.
- Да стой же ты! Не бойся, я прощения попросить хочу. Постой! Недоверчивого бомжа я нагнал только на улице, схватил его за плечо и приступил к самой неприятной для меня части - извинениям:
- Ты понимаешь, сегодня устал на работе, в метро в час пик угодил, да ты еще под горячую руку попался. В общем... как тебя зовут?
- Евгений Васильевич, не глядя на меня, ответил он.
- Женя, ты выпить хочешь?
- Вообще-то ... хочу, ну и что.
- Авотчто...
Тут я изложил Евгению Васильевичу дальнейший план действий. Через часа три Женя, развалившись на диване и заинтересованно изучая пульт от моего музыкального центра, говорил:
- Знаешь что Коля, хороший ты человек, вот что я тебе скажу. Одно в тебе плохо...
Тут он замолчал. Я вопросителыю посмотрел на него.
- Совестливый ты слишком. Да. В наше время совесть - это рудимент,
вроде аппендикса.
Женя закашлялся, слишком глубоко затянувщись моим «Парламентом». Я заботливо похлопал его по спине, он продолжал: /
-Я ведь, Коль, раньше хирургом работал. Что так недоверчиво глядишь? Ей-богу, не вру. Я аппендэктомию, бывало, до четырех раз на дню осуществлял, как семечки щелкал. Одним движением скальпеля этот чертов отросток ликвидировал. Так вот, думаю я, не худо было бы проводить аналогичные операции по удалению тех качеств характера, коих у оперируемого в избытке. С особым удовольствием «резал» бы гуманистов разных -таких как ты.
З десь я счел необходимым возразить Евгению Васильевичу, что я скорее личность антигуманная и в таком случае в операции вряд ли нуждаюсь , и вместе с тем пытался убедить его в том, сколь ужасающими и разрушительными могли бы быть последствия данного эксперимента, если под нож хирурга-фантазера попал , к примеру, Иисус Христос , образец гуманности и кротости. Меж нами развязалась жаркая, но интересная дискуссия, в результате которой ни о чем, так и не договорившись, мы признались друг другу в самых нежных чувствах и крепко по-мужски обнялись. Дальнейшее помню смугао.
Первая моя мысль (НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ) прокричала: «Проспал!!!» Морщась от пульсирующей головной боли, я начал судорожно собираться на работу. Жени уже не было, как впрочем не было и моего бумажника, плеера, некоторых компакт-дисков и еще нескольких не столь ценных, но весьма нужных в обиходе вещей.
Я в отчаянии схватился за голову. Какая неблагодарность! А сам-то хорош: благодетель - бомжа пригрел! Дур-р-рак! И что теперь делать?! Первое пришедшее в голову решение было банальным: адресовать заявление правоохранительным органам, которые, кажись, должны бьши беречь и охранять нас, законопослушных граждан, от всяких возможных безобразий. Взял ручку, бумагу и не смог написать ни чего кроме слова «Заявление». В горле периодически то нарастал, то сжимался непривычный комок, в носу предательски пощипывало. Вдруг, неожиданно для себя, я сделал то, чего четыре года уж не совершал - заплакал. Так тоскливо и до омерзения гадко стало на душе, что я лег на диван, отвернувшись лицом к стене, и так и не вставал до самого вечера. Все лежал и противился самого себя: доброго, живого, сентиментального, в общем, лишнего и смехотворно жалкого. Лежал и думал о том, какое невообразимое множество полезных ампутаций частичек человечности мне еще предстоит перенести.
|
